Алексей Николаевич решил сделать для горожан небольшой праздник, раз выпало время, к тому же следовало встретиться с городской общественностью — Иркутск ведь являлся главной перевалочной базой на пути в Маньчжурию. А идущий в обход Байкала с южной стороны Култукский тракт требовалось обустроить — на озере шторма не редкость.

— Сейчас, пожалуй, уделю время руке, чтобы Зинаида Николаевна о том напрасно не беспокоилась.

— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство, — великий князь картинно прикоснулся к своей гусарской шапке, лихо повернулся и потопал на вокзал, где у здания, на широком перроне вытягивались шеренгами кавказские гренадеры — рослые и боевитые, лучшая из дивизий во всей армии. И люди отборные — это не бородатые запасные, которые не желали воевать.

Генерал посмотрел на княгиню — та ошеломленно хлопала ресницами, смотря в спину уходящего великого князя. Тихо произнесла с нескрываемым удивлением, искоса бросив на него взгляд:

— Алексей Николаевич, что вы сделали с этим великосветским шалопаем и вертопрахом⁈ Он стал совершенно неузнаваемым!

— Камень в голову попал — и чудо исцеления свершилось. Сам удивлен не меньше вас. Война ему определенно на пользу пошла, даже свое золотое оружие вполне заслужил, выдумывать «подвиги» не пришлось, как по обыкновению случается с великими князьями.

— Да, не поверила бы, если сама не увидела. Пойдемте, Дмитрий Михайлович уже вас ждет в смотровом вагоне, вон в окно выглядывает. Уже весь извелся, как увидел вас с рукой на перевязи.

— Вижу, он давно хотел иметь меня своим пациентом, — Алексей Николаевич усмехнулся, и направился к открытой двери вагона, поддерживаемый под локоть Зинаидой Николаевной. Поднялся по ступенькам, моментально ощутив неистребимый ничем специфический запах — но то было легко объяснимо, ведь все лечебные помещения, а вагон относился именно к таким, всегда обрабатывали, мыли пол и стены растворами.

— Рад видеть ваше высокопревосходительство, хотя не желал бы встречи в смотровой комнате — не слишком она подходит для этого.

— И я рад, Дмитрий Михайлович, только без чинов, они неуместны.

— Тогда присаживайтесь, голубчик, посмотрим вашу руку. Давайте помогу снять мундир, — с бородкой клинышком сорокалетний врач, задорно блеснув стеклами очков, немедленно приступил к осмотру. Первым делом оставили генерала в одной лишь нательной рубахе, затем сняли и ее, и тут же врач принялся ощупывать припухлую руку, качая головой.

— Вам лучами Рентгена руку просвечивали? В Дальнем и Порт-Артуре для установок есть отдельные кабинеты, как я слышал.

— Да, перелома не нашли, была сильнейшая контузия.

— Тут вторичный ушиб — вы ведь его получили?

— Да, упал неловко, ударился рукою — до сих пор болит.

— И зря мои коллеги не обратились снова к снимку — у вас перелом кости, вот здесь. Смотрите, — доктор прошелся пальцами по руке, и неожиданно надавил, и так больно, что в глазах потемнело…

Картина известного художника В. А. Серова — «Княгиня Юсупова в своем дворце на Мойке» (1900–1902 гг.)

Глава 2

— Крепко ошиблись наши чиновники под «шпицем», придумав сии «облегченные» снаряды, когда наш фугас имеет меньше пироксилина, чем вражеский бронебойный мелинита. Такой же японский снаряд вообще снаряжен начинкой в девяносто наших фунтов взрывчатки, тогда как наш начитывает полтора десятка фунтов. Да еще эти «тугие» взрыватели…

Наместник ЕИВ на Дальнем Востоке, адмирал Алексеев хотел выругаться, глядя на лежащие перед ним листки отчета. Все сказанное еще в марте Куропаткиным, теперь получило доскональный ответ, где были пропечатаны «сухие» строчки слов и цифр, оттого убийственных для сидящих за столом моряков. Теперь перед ними были непреложные факты, а не домыслы — и все это подкреплялось произошедшими боями.

— Японцы потому и стараются вести бой на дальней дистанции, на полусотне кабельтовых начинают, и ближе чем на сорок кабельтовых стараются к нам не подходить. Мы смогли им причинить потери только потому, что адмирал Того был «связан» либо транспортами, или своими поврежденными кораблями, та же «Адзума» еле ползала. Но теперь дистанцию боя японцы будут непременно держать самую выгодную для себя, и диктовать свои правила — у них больше эскадренная скорость, которую ни «Полтава», ни тем паче «Севастополь» держать не смогут.

Командующий Тихоокеанским флотом адмирал Макаров, произведенный в этот чин за успешное в сражение в Желтом море, был обескуражен полученными результатами артиллерийской комиссии не меньше наместника. И теперь они оба размышляли, какие меры следует предпринять для нейтрализации имеющегося у неприятеля преимущества.

— Если рассудить здраво, разрывы шестидюймовых снарядов не угрожают неизбежной гибелью наших кораблей. Да, разгораются пожары, подобные тем, что погубили «Рюрик». Но теперь мы избавились от дерева, даже палубный настил отдерут. Краску соскребут во всех внутренних коридорах и каютах — и мебель из них вон, шторки и коврики. И пианино с картинами — все, что горит, оставить на берегу. Небронированные надстройки и борта корежит в хлам, но можно отремонтировать, железа в Дальнем и Порт-Артуре хватает. Даже два обычных обшивочных стальных листа выдерживают разрыв шестидюймового фугасного снаряда, — Степан Осипович поморщился, вспоминая результаты осмотра повреждений на кораблях эскадры — выгоревших, в многочисленных «оспинах» попаданий.

— Шестидюймовой толщины плиту и двенадцатидюймовый тонкостенный снаряд не пробивает, хотя от взрыва сам броненосец гудит как струна, и даже зубы сводит, — Алексееву пришлось хуже — он ведь сражался против вражеских первоклассных броненосцев, и те оставили по себе самые худшие воспоминания. Причем за все три сражения, когда он поднимал свой флаг вначале на «Полтаве», потом на «Цесаревиче».

— Забронировать оконечности нужно на «Полтавах» — там ведь казематы сделали для шестидюймовых пушек, три листа наложили друг на друга. А на продление броневого пояса хватит пары толщиной — два дюйма стали, плюс бортовая обшивка — вполне по себе будет прочная преграда для любых осколков. Работы можно вести в доке, в самом Дальнем. По размерам вполне подходит, в отличие от Порт-Артура. «Иноки» и «рюриковичи» туда не войдут, а эти броненосцы вполне можно запихнуть.

— Перегрузка на броненосцах сейчас и так серьезная, хотя мы все катера и баркасы убрали. Но если боевые марсы снять, шлюпбалки, надстройки частично демонтировать, то облегчить еще тонн на двести можно. Торпедные аппараты тоже долой — излишний груз на себе таскать, ведь с запасными минами тонн восемь будет. И плевать, что из столицы напишут — оружие, которым нельзя поразить неприятеля, сражаясь в линии, нужно снимать пока не поздно — если в бою снаряд взорвется в отсеке, а он не бронирован, где аппарат со снаряженной самодвижущей миной, беды не миновать. Польза от нее гипотетическая, зато опасность реальная!

— Ты прав, Евгений Иванович — убирать нам надобно аппараты с броненосцев. Лучше сдвоенные на все миноносцы поставить, тогда перезаряжать в море не будет нужды — выпустил торпеду и уходи из боя. Тумбы можно на заводе сделать, мастера есть, и подкрепления подвести — а работы провести, когда миноносец в док на очередной ремонт поставить.

Макаров написал на листке несколько слов, под которыми поставил цифры. Как никто лучше он знал хронические болезни русского кораблестроения, одной из которых, причем главной, являлась перегрузка еще на стапеле. А она возникала еще при проведении набора, ошибки в расчетах усугублялись постоянными заменами одних материалов на другие, причем для обеспечения должной прочности ставили листы куда более толстые, чем предусмотренные изначально. К тому же постоянно вносились изменения с целью «улучшения», а это все возрастающая масса. Росла осадка, падала скорость, броневой пояс оседал ниже в воду.